Армен Дарбинян. Армения: сущность и смысл трансформации
- Вкладка 1
Многие из нас, наверное, находятся под влиянием пропагандистских стереотипов о том, что же происходит на пространстве бывшего Советского Союза, некогда единой страны, от которой отпочковались настолько разные, как оказалось за эти двадцать шесть лет, страны. К сожалению, источников информации на русском языке не очень-то много, и еще меньше – на английском. Поэтому я бы видел свою роль большей частью в том, чтобы сломать некоторые стереотипы в отношении Армении и все-таки попытаться вам донести, каковы истоки Армении, что такое Армения сегодня и как мы смотрим в будущее.
Первое, что вам должно, скорее всего, прийти в голову при слове «Армения» — это наша древняя история. Мы очень древний народ, и Армения – это древняя цивилизация. Я не большой знаток истории, но раскопки говорят о страшных цифрах – V или VI тысячелетия до нашей эры. Это социум, это народ, это генотип, который существует многие тысячелетия, и это накладывает на нас естественным образом соответствующие ограничения. С одной стороны, древность – источник нашего вдохновения, источник нашего движения вперед, а с другой стороны, древность – фактор, сдерживающий наше развитие. Все эти тысячелетия идет борьба за то, чтобы древность стала источником прогресса, а не стопором развития, и не факт, что побеждает прогресс. Сила консерватизма, сдерживающая силу развития, сидит в нас достаточно глубоко, и его источник, к сожалению, тоже находится в древности. Поэтому наша задача – преодолеть это противоречие между древностью и прогрессом.
Древняя история задает нам и наши обязательства перед миром. Мы стоим у истоков мировой цивилизации, а значит, у нас своя ответственность перед ее развитием и перед транзитом ценностей, которые исторически накапливало человечество. Это накладывает на нас действительно большую ответственность и перед историей, и перед будущим – и мы должны эту ответственность нести, хотим мы того или нет. В этом еще одна сущностная основа того, что мы собой представляем.
Волею обстоятельств и судеб мы являемся народом, который не просто находится на каком-то одном ограниченном участке земли — мы разбросаны по всему миру, армяне есть везде практически. Я даже не знаю, может быть, точки, где их нет. Поэтому в нас есть это ощущение глобальности, и за последние двадцать шесть лет в нас обозначилось некое противоречие между глобальностью армян и их локальностью, имея в виду ограниченное пространство, в котором мы находимся как государство. Мы влияем на международную политику, мы довольно плотно представлены в западном мире. Каждый американский президент перед выборами считает своим долгом специально обратиться к армянским выборщикам для того, чтобы получить голоса армян в Соединенных Штатах Америки. То же самое происходит во Франции, то же самое происходит во многих странах Латинской Америки. Не говоря уже о нашем присутствии в России и на Востоке. Этот конфликт между глобальным пониманием сущности армянства и локальным определением нашей политики и стратегии развития на конкретной территории нам нужно решить в интересах народа, и это огромная задача.
Но, присутствуя на Западе и Востоке, мы имеем разные интересы в этих сегментах. Есть западные и восточные армяне, и у нас даже языки разные. Есть западноармянский и восточноармянский язык, на котором мы, собственно говоря, разговариваем. Есть армяне, ориентированные на Россию, потому что после русско-персидской войны в начале XIX века и до 1828 года произошло присоединение Восточной Армении к России. Но западная-то осталась на Западе, и возникло противостояние, которое есть и сегодня. Если восточных армян можно считать частью русского мира, то западные армяне в своем большинстве опасаются России и не знают ее. Для них Россия — это белый медведь, это Сибирь, это морозы, это Путин, это КГБ. Этот достаточно жесткий разлом нужно преодолевать, потому что мы как глобальная нация должны быть сконцентрированы на создании своего пространства счастья и территории прогресса на своей земле. Это, на самом деле, большой челлендж и большая задача. Она нетривиальная и требует очень нетривиальных решений.
Имея весь этот спектр проблем и противоречий, мы столкнулись с распадом СССР. Исторически складывается так, что независимость и суверенитет приобретаются двумя способами. Это либо развалы империй – а Советский Союз был империей, которая, правда, основывалась на жесткой идеологии, идеологической империей, либо путь национально-освободительной борьбы. Вы знаете, 1991 год очень по-разному вошел в нашу историю. В России до сих пор не понимают, что такое независимость, что такое суверенитет. Независимость – от кого? Российский государственный праздник 12 июня, если не ошибаюсь, до сих пор непонятен. Современные историографы очень трудно, очень натужно и, мне кажется, даже в какой-то степени неуклюже пытаются объяснять это. В Армении совершенно другая ситуация. Владимир Владимирович Путин назвал развал Союза «величайшей геополитической катастрофой ХХ века». С точки зрения геополитики это, может быть, и так: все-таки был нарушен многолетний баланс сил. Однако с точки зрения возможности создать сильную суверенную страну – это, конечно, очень важный и нужный вызов. Это великий шанс построить собственную страну. Но этот великий шанс в случае Армении имеет свои особенности.
Случилось так, что Армении коснулась сталинская национальная политика — разделяй и властвуй, строй искусственные границы, передавай заселенную армянами территорию азербайджанцам. Народ в Нагорном Карабахе, анклав в составе Азербайджана, выступил за свою независимость. Первые лозунги звучали как «Ленин — партия — Горбачев» — независимость от Азербайджана в рамках советской конституции, ведь Нагорный Карабах был автономной республикой в рамках Азербайджана, а значит, по советской конституции, имел право выхода из Советского Союза и имел право выхода из Азербайджана. Народ наивно полагал, что это можно будет реализовать, тем более что Союз рухнул, а Нагорный Карабах никогда не был частью суверенного или независимого Азербайджана. Я не хочу сейчас вдаваться в подробности этого конфликта – конфликт есть и, к сожалению, присутствует сегодня в нас. Но эта национально-освободительная борьба 1991 года народа Нагорного Карабаха перекинулась на народ Армении. И у нас есть внутреннее понимание, что мы получили эту независимость все-таки не только благодаря развалу империи, но и потому что мы сами за нее боролись, и эта борьба унесла от нас больше 15 тысяч человек убитыми.
Кстати говоря, в Армении в 1991 году, после того как рухнул Советский Союз, образовалась власть, которая не имела ничего общего со старой партийной советской номенклатурой. Это была единственная страна на территории бывшего СССР, власть которой поменялась на 100%. К сожалению, правда, после 1991 года она уже больше не менялась, но мы были единственной страной на территории бывшего СССР, в которой практически произошла люстрация и старая партийная номенклатура перестала существовать в один момент.
Казалось бы, у нас сложились прекрасные условия для того, чтобы двигаться вперед и строить свое суверенное свободное государство. Но есть противоречие, связанное с термином «суверенитет». Суверенитет часто противопоставляют свободе, и суверенитет рассматривают как средство подавления этой свободы. Я не хочу сказать, что свобода важнее суверенитета, но их нельзя противопоставлять, сравнивать или ставить на одну доску. Мое понимание таково, что свобода возможна только в рамках суверенитета, и носителем этого суверенитета является не только и, может быть, даже не столько государство, сколько свободный гражданин. Вот когда свободный гражданин будет являться носителем суверенитета, а этого, к сожалению, нет ни у кого, тогда у нас что-то получится.
В 1991 году мы были большими романтиками, нам казалось, что мы достигли ситуации, когда мы можем построить наш суверенитет, в основе которого стоит свободный гражданин. И понятно, что либеральные ценности, либеральная идеология, либеральное законодательство стали для нас абсолютно безальтернативными. Мы приняли самые либеральные законы в мире, но потом оказалось, что у нас нет культуры исполнения этих законов. Опять же, мне кажется, это общая проблема для наших стран. Тем не менее, в 1991 году нам казалось, что мы можем стать либеральным островком, притягивающим эту свободу, и, соответственно, какое-то время это нам удавалось. Но помешала война. Вы знаете, прагматические и жизненные реалии таковы, что невозможно строить либеральное государство и либеральное общество в условиях войны. Это, казалось бы, всегда было азбучной истиной, но мы почувствовали это, к сожалению, на собственной коже и через собственный опыт.
Какая есть альтернатива? После коллапса Советского Союза и после всяких дефолтов ни у одной из стран не было достаточно ресурсов для того, чтобы принять какую-то другую идеологию. Именно поэтому в России появилось правительство Гайдара и движение реформаторов, и именно поэтому мы в первое время даже пытались перещеголять друг друга в своем понимании свободы и либеральных ценностей. Но, опять же, жестокие реалии оказались таковы, что либеральная идеология в России потерпела крах в августе 1998 года после дефолта, и Россия с 1998 года постепенно начала переход к жесткому централизму во власти. А в Армении у нас альтернативы не было, нам надо было создавать регулярную армию, вооружать ее, кормить, и все это требовало жесточайшей централизации власти. Поэтому в период между 1994 и 2003 годами мы пытались наработать структуру жесткой, дисциплинированной, организованной страны. У нас даже появился термин «самое организованное государство в регионе» — имелось в виду, что законы исполняются. Но организованная страна в понимании властей — это сильная полиция, сильные инструменты подавления, сильная армия. Это не свободный гражданин, к сожалению.
Если говорить о том, насколько нам удался переход, что нам удалось за эти двадцать шесть лет, я скажу, что нам удалось, на самом деле, великое дело. Мы произвели на свет новое поколение свободных армян. Вы можете подумать, что невелика, в общем-то, работа — производить новые поколения, и у нас даже была такая трансформация шутки, что то, что мы не делаем руками, у нас получается хорошо. У нас получилось новое поколение. Красивое, здоровое, лишенное комплексов. Поколение, которое понимает ценность свободы, понимает суверенитет именно как средство достижения личной свободы, средство реализации и защиты, а не подавления этой личной свободы.
Когда мы обсуждали с Фондом Егора Гайдара эту школу, мы понимали, что у нас не очень-то много площадок для взаимного общения и обмена опытом. К сожалению, во многих случаях на постсоветском пространстве мы потеряли связь, потеряли язык общения, потеряли общие интересы. Пытаемся теперь в рамках Евразийского сообщества эти интересы нащупать, но не очень-то получается, потому что лебедь, рак и щука двигаются в разные стороны. Если бы не было России, в этом вообще не было бы смысла, если бы была Украина, было бы совсем другое пространство, а без Украины это очень сложное пространство, с очень сложными перспективами. Они есть, но их нужно находить, прорабатывать, реализовывать. В чем Армения еще преуспела, так это в том, что в силу нашей глобальности смогли показать миру и реализовать, в общем-то, стратегию разновекторной политики.
На самом деле, есть одна совершенно безосновательная иллюзия, ошибка, абсолютная глупость – считать Армению Кавказом. Армения не имеет ничего общего с Кавказом. И тем более считать Армению Закавказьем. Хотя это вопрос точки обзора. Если вы смотрите из Финляндии, то, конечно, Армения находится за Кавказским хребтом. Но если вы смотрите из Армении, Финляндия тоже находится за Кавказским хребтом. В этом смысле в шутку и Россию можно считать Закавказьем, если точка обзора будет находиться в Армении. Ни цивилизационно, ни географически, ни ментально, ни в бытовом плане, ни с точки зрения обычаев армяне не есть Кавказ. Армяне есть Восток, но это особенный Восток, который в очень многих аспектах бросил перчатку этому Востоку. Когда мы в 301 году приняли христианство и стали первой в мире национально-государственной территорией, которая признала христианство как свою религию, мы же бросили перчатку нашим языческим соседям! Нас же из-за этого убивали. Мы сказали, что мы не такие, мы идем дальше, у нас есть собственный цивилизационный стержень, мы другие. Да, мы Восток, но мы другие. И эта восточная сущность в нас проявляется в быту, в сознании, в обычаях.
Но то, что мы бросили перчатку нашим соседям, означало, что мы берем на себя миссию. Эта миссия заключалась в просвещенчестве. Матенадаран — единственное в своем роде в мире хранилище, где хранятся десятки тысяч самых древних рукописей. И в основном это рукописи, которые переписывают Библию. Для чего? Для того, чтобы распространять ее в мире. В Армении переписчики возведены в ранг национальных святых. Их именами названы все главные улицы Еревана и других наших городов. Они продвигали ценности христианства в мир, страдали из-за этого в постоянных конфликтах, войнах, истреблениях. И продолжают страдать, к сожалению. Именно этот аспект христианства я лично не принимаю. Я не считаю, что человек родился для того, чтобы выстрадать свою жизнь. Человек родился для того, чтобы построить свое счастье. Наша история трудна, это великая история, но я думаю, что одной из важнейших задач для нового поколения армян является выйти из этого страдальческого круговорота и попытаться построить общество, которое основано на счастье каждого в отдельности. Потому что другой задачи для тех, кто рожден, на самом деле, нет.
Что есть сущность трансформации Армении сегодня? Сегодня нам нужно эту свою разновекторность подтвердить на практике. Мы должны быть эффективным государством. Мы должны раскрепостить полностью свободную инициативу предпринимателя. Мы должны уметь абстрагироваться от консерватизма, который в нас сидит очень глубоко. Мы должны реально доказать на деле, что мы есть глобальная нация и точка притяжения всех, кто хочет благоденствия. Это очень большой челлендж. Вообще для успеха любой реформы нужно, мне кажется, три вещи. Это понимание своей цивилизационной сущности, потому что любое развитие будет базироваться на этой сущности. Ваша сущность не позволит вам развиваться в каких-то направлениях, которые противоречат вашему генетическому коду, вашей истории, вашей культуре и так далее. Дальше, конечно, должен быть общественный консенсус вокруг стратегии развития. Такой консенсус есть не во всех наших странах. Такого консенсуса нет сейчас и в Армении, потому что в Армении предпочитают сегодня говорить о безопасности и стабильности, нежели о развитии. Такой консенсус, мне кажется, есть в Грузии. Такой консенсус, мне кажется, есть в Казахстане. Такой консенсус есть сегодня в России. Ну и, конечно, нужно иметь или создать политическую власть, которая способна эту концепцию совокупного развития осуществить. Потому что, казалось бы, формула простая, но реализовать ее очень сложно, потому что все три вопроса в подавляющем большинстве стран не решены – нет полной определенности с самоидентификацией, нет национального консенсуса по поводу векторов развития, и мало где есть национальная элита, способная этот вектор развития осуществить.