Анастасия Подорожная. Культура имеет значение? Формирование гражданского общества на улицах польских городов
- Вкладка 1
О культуре принято говорить, что она – неотъемлемая часть человеческой жизни; что она витает между нами, скрепляя социальные узы или же, наоборот, укрепляя иерархические дистанции, и в то же время она закреплена в самих нас.
При этом культура – это также насилие. Начиная с банальной истины о том, что мы не выбираем, в каком окружении родиться (а насилие – это отсутствие свободы выбора), и заканчивая прямым, сознательным насильственным воздействием со стороны какой-либо властной единицы – от преподавателя в школе до целого государства.
В то же время нельзя отрицать, что культура дает возможность большому количеству людей разговаривать на одном языке (не только в лингвистическом смысле) и, имея общие фундаментальные ценности, совместно решать общие проблемы и создавать пространства совместного, «публичного счастья», как писала Ханна Арендт. Этот аспект, безусловно, важен, но у привлекательной концепции «общих ценностей» есть и опасный потенциал превратиться в руках властных групп в аргумент против всего индивидуального – дескать, разрушающего «скрепы».
Взяв во внимание эту небезопасную тенденцию, позволю себе осторожно сказать, что общие базовые ценности – это фундамент целостного общества. Первый польский социолог с мировым именем Флориан Знанецкий еще вначале XX века определил, что культура невозможна без существования в ней ценностей. Ценностьв понимании Знанецкого – это определенная объективная вещь, которую данное общество определенным образом интерпретировало – иными словами, придало ей значение. Видение культуры, представленное Знанецким, близко и мне самой.
Уже современный польский социолог, Петр Штомпка, в рамках своей знаковой для польского общества теории «травмы четвертой Республики» говорит как раз о ситуации, когда не совпадают ценности общества с реалиями его жизни. Это явление, по мнению Штомпки, набирает силу в Польше со времен обретения ей независимости в 1989 году.
Чтобы объяснить, о какой «четвертой Республике» идет речь в названии теории, следует рассказать, что польскую независимость в самой Польше принято делить на три этапа, каждый из которых называют «Республиками», или иначе «Речь Посполитыми” (пол. Rzeczpospolita) – по названию государства, существующего в XV-XVIII веках (оно же является первой Республикой). Термины «первая / вторая / третья Республика» являются феноменом польского языка: они используются не только историками и юристами (термин «третья Республика» употреблен в Конституции), но и всеми гражданами Польши, и заменяют длительные объяснения периодов существования польского государства – например, «вторая Республика» вместо «независимая Польша, просуществовавшая с 1918 по 1945 год». Сейчас мы вместе с 38 миллионами жителей Польши живем в уже третьей Республике, существующей с 1989 года.
Сам факт существования таких словосочетаний, а также их популярность и употребляемость в ежедневном языке показывают, насколько высоко находится независимость государства в системе ценностей многих жителей Польши (и как сильно авторам Конституции хотелось отойти от социалистического прошлого). Однако обретение независимости принесло Польше букет из типичных проблем, с которыми сталкивается молодая страна, с нуля отстраивающая свою идентичность и ценности. Как на уровне исполнительной, так и на уровне законодательной власти, право в этой юной державе стало ареной для политических манипуляций и по-разному применяется судами по отношению к «своим» и «чужим». Социологические исследования показывают, что из года в год единственными интеллектуальными авторитетами для многих поляков являются поддерживаемые ими политики. В обществе углубляется моральная паника, все более популярными становятся конспиративные теории и поиск воплощения зла – эту роль могут играть, к примеру, Россия, Европейский союз, украинские или мусульманские мигранты.
Все приведенные аргументы – не являющиеся, впрочем, специфическими исключительно для Польши – приводят к желанию в очередной раз начать с чистого листа, с новой, четвертой Республики. В связи с политической трансформацией у граждан усилилось чувство алиенации: при соцлагере все правила функционирования в обществе были разложены по полочкам, а теперь, в связи с появлением независимого государства, изменений так много, что за ними сложно уследить, а иногда еще и невозможно следовать. По словам Штомпки, разочарованные и «травмированные», люди используют метафору новой Речьпосполитой, подразумевая некую виднеющуюся на горизонте страну. Эта новая Республика не приносит разочарований; в ней всегда ясно, как работает общество, какие в нем общие нормы и ценности.
В 2016 году в Польше прокатилась первая волна Черных протестов, превратившихся в самую большую акцию гражанского неповиновения с 1989 года. В 2018 году вот уже в третий раз десятки тысяч людей, скорее всего, на один день не выйдут на работу и учебу, а сотни тысяч выйдут на улицы, требуя либерализации права на аборты. Знанецкий мог бы сказать, что Черный протест – один из ярчайших примеров столкновения разных культур. «Абортные» споры – это, безусловно, дискуссия, сталкивающаяся именно с разнообразием интерпретаций: в какой момент начинается жизнь? Если ребенок еще не родился, является ли его защита приоритетнее защиты взрослой женщины? Какие решения по поводу аборта имеют право принимать мать, отец, государство? Спор, который принято рассматривать как результат разности идеологий, является также спором об интерпретации одних и тех же понятий.
С точки же зрения мечты о Четвертой республике, люди, буквально говорящие на разных языках и горячо дискутирующие на акциях протеста (по моим наблюдениям, всегда в местах, где протестуют pro-choisers, собираются и pro-lifers), стремятся, по большому счету, к одной более глобальной цели: той самой стране на горизонте, которую можно будет назвать точкой отсчета для новейшей истории любимой страны. Трагедия в том, что видят Четвертую республику эти люди совершенно по-разному. Они могут использовать слова «демократия», «свобода слова», «право на жизнь» и любые другие, оставаясь за счет разности интерпретаций этих понятий на очень большом расстоянии друг от друга. Борьба получается парадоксально за одни и те же ценности.
Вижу ли я, таким образом, развитие политической ситуации в Польше пессимистично? Как педагогу по образованию, мне сложно оценить Черный протест (как и другие протесты в современной Польше) как однозначно положительный или негативный пример влияния разных систем ценностей на положение дел в обществе. Мне уж тем более не представляется возможным оценивать акции протеста в негативном свете как украинке, на детство и юность которой пришлись две революции.
Человеческая сексуальность (находящаяся в центре дискуссий на Черных протестах и одновременно в центре моих исследовательских интересов) это важная составляющая часть культуры. Все тезисы, применяемые в начале моих рассуждений относительно культуры, применимы также к сексуальности как ее продукту. Как педагог я вижу, что сексуальность раскрепощает и сковывает. Каким удобным средством влияния и манипуляции она является и как может стать площадкой для манифестации собственных идей, собственных взглядов и собственного стиля жизни. Акции протеста и неповиновения – это как раз манифестация своей точки зрения и конфронтация с другими взглядами. Возможность выразить свою позицию и ее защищать фундаментально важна для гражданского общества; с реализации этой возможности начинается общественный консенсус. Сложно предугадать, как будет развиваться ситуация, однако именно в споре, как ни парадоксально, у совершенно разных людей может родиться обоюдное чувство доверия.