Снежана Лащенко. Культура заборов вместо культуры диалога
- Вкладка 1
Без диалога
Большинство постсоветских культур, существующих в современном российском пространстве, имеют общую черту – отсутствие диалога с прошлым и диалога с будущим. Это во многом является последствием тяжелой советской истории.
Рассмотрим, например, отношение власти и жителей к историческому наследию в российских городах. Историческое наследие (структура города, архитектура, образ жизни) является плацдармом исторических кодов, смыслов, связей. Его нужно сохранять и развивать, чтобы не потерять связь с прошлым. Но в исторических центрах России происходит колоссальный разрыв и обнуление – все старое варварски уничтожается, либо разрушается самостоятельно, а новое не имеет связи с прошлым. Этот разрыв торжествует, как в эпоху Петра, как в Ленинскую эпоху. Но если в период коммунизма разрыв с прошлым сопровождался взглядом в будущее (архитектура авангарда), которое определялось как идеальное и вечное, а в эпоху Петра взгляд был направлен не только вперед, но и в прошлое, из которого берутся идеи (строительство Санкт-Петербурга), то в современной России, в последние десятилетия, мы не видим ни устремления в будущее, ни взгляда в прошлое. Обнуление не сопровождается никакими сверхцелями, а преследует только коммерческую выгоду.
Городская среда обладает удивительным свойством – она выражает все те состояния, которые присущи конкретной культуре в данный период времени. В ней прекрасно отражаются как болезни этого времени, так и сильные стороны. При отсутствии культуры диалога, отсутствует и интерес людей к происходящему вокруг. Все становится безразлично и неважно, люди прячутся и уходят от взаимодействия друг с другом. Безразличие жителей и власти к городскому пространству приводит к низкому качеству городской среды, уничтожению исторических зданий, появлению позорных современных строений, которые вряд ли можно назвать архитектурой.
Проблемами являются устаревшие подходы в области градостроительства и управления городами, практически не изменившиеся с советского периода, и фактическое отсутствие у жителей прав влиять на происходящее вокруг них, то есть отсутствие диалога между властью и людьми.
Право, которое соблюдается и работает, – один из главных инструментов диалога с будущим. Именно с помощью права люди могут повлиять на текущее и будущее положение дел: с помощью права обладать реальной, а не фиктивной частной собственностью; права на историю (на сохранение исторического наследия и включение его в современную жизнь городов); права участвовать в реальных публичных слушаниях и отстаивать общественные интересы; право выбирать власть. Но фактическое отсутствие прав у людей воспринимается сегодня как норма и практически не обсуждается даже в профессиональных кругах. Все пребывают в пассивном молчании: архитекторы – в обмен на потенциальные заказы, люди – в обмен на мифическую стабильность и спокойствие. И фокус переключается на обустройство собственного пространства, которое заканчивается за порогом квартиры. Переступая границу собственной квартиры, человек оказывается в отчужденном и опасном месте (во дворе, на улице), которое является общим и одновременно ничьим.
Граница
Особое отношение к понятию границы наблюдается еще в 20-х годах, когда государственная граница приобретает символ рубежа Добра и Зла – все, что «за границей» является чужим, враждебным и заведомо неправильным, требующим тщательной проверки и фильтрации. Также граница выражает разделение между пролетарским (Добро) и буржуазным (Зло), а потом, постепенно, из социальной плоскости переходит в географическую и отражается в пространственности. Например, в подчеркивании и выделении границ – помпезное архитектурное оформление входов в метро в виде ворот и арок, увеличенные в размерах входы в дома.
Если государственные границы Советского Союза разрушились, то внутренние границы России, наоборот, усилились – возникла маниакальная культура заборов. В постсоветском пространстве огорожено все, что можно, даже сами заборы. Ограждения выполняют роль оберега – защищают от опасности, которая непрерывно присутствует по ту сторону забора, создают физическое отделение частного от общественного (общественное – оно же государственное, оно же ничейное) и иллюзорно гарантируют право на полное обладание огороженной и защищенной территорией.
Государственные границы в последнее время все сильнее сакрализуются и обосабливаются, вследствие вертикализации власти. Этот мотив отражен и в организации городского пространства – чем выше вертикальное, тем меньше у него связей с горизонтальным. Под вертикальным можно понимать власть, дом-башню, архитектора-модерниста, под горизонтальным – людей, землю, планировочную структуру города.
Профессиональное «озаборивание»
Архитекторы тоже бояться выйти из-за своих заборов, поэтому, архитектура сильно отделена от настоящей жизни. Современные архитекторы так же, как и советские, считают себя элитой и замыкаются в своем воображаемом мире, не видя жизнь такой, какая она есть. За стеной профессионального снобизма не замечается, либо игнорируется удручающая российская повседневность. А предпринимаемые в последнее время, но еще довольно редкие попытки архитекторов «выйти к людям» часто заканчиваются неприятием их предложений и недоверием со стороны людей (пример – отторжение жителями Тарусы скульптур, которые создавались приезжими детьми под руководством школы МАРШ и бюро Рождественка). Глубокая работа с каждой конкретной территорией и ее обитателями – большой труд, который не является частью профессиональной культуры.
На процесс «огораживания» специалистов от той среды, с которой они работают, также влияет их зависимость от власти, которая распределяет заказы и государственные бюджеты. Не архитекторы, а власть и застройщики формируют смысловую повестку и влияют на морфологию города, его культурные коды. Архитектор – подчиненный, не имеющий права голоса. С одной стороны, он является заложником сложившейся политической ситуации, но с другой – все же у него остается этический выбор. Приспосабливание и равнодушие – доминирующие свойства современных специалистов. То, к чему это приводит, видно в физическом пространстве, которое, на мой взгляд, и выражает во многом смысловое содержание эпохи.
Предзаданность
В советской проектной культуре власти всегда известен результат художественного творчества. Например, архитектурный проект на каждом этапе должен был согласовываться с институтом референтов Арплана. Заранее известен был и результат публикаций в архитектурных журналах – «автор должен был принести в редакцию свою тему, а специалисты-консультанты скажут ему, что именно нужно на эту тему написать» (Владимир Паперный). Все должно быть абсолютно понятно и предзаданно.
При возникновении нового течения, например, вовлечения жителей в разработку проектов по обустройству городов, власти незамедлительно подхватывают зарождающуюся тенденцию и превращают ее в масштабную, вертикально насаждаемую программу с планируемым результатом. Эту программу обязаны выполнять муниципалитеты и отчитываться по ней. То, что по своей природе очень медленно и постепенно вживается в культуру, государство пытается внедрить резким вертикальным махом и повсеместно. В последнее время власти затеяли масштабное благоустройство России и попытались приказом сверху «вовлечь» в него «граждан». Но никто не учел, что насаждаемое вертикально вызывает недоверие и отторжение.
Без диалога с прошлым и будущим не складывается и диалог в настоящем. Именно с помощью него мы связываемся с прошлым и продумываем пути будущего, тогда и получается естественное эволюционное развитие, а не стагнация или революция.
Зарождение гражданского общества?
В последние годы в России наблюдается зарождение культуры низовых гражданских инициатив. Люди выходят на улицы для защиты своих интересов, воюют с застройщиками, создают просветительские и градозащитные организации, культурные пространства, соседские сообщества и волонтерские организации. Выражают свою реакцию на неработающие институты и безразличие государства. Это показывает, что навыки самоорганизации еще не совсем утеряны. Как говорит Николай Эппле, во-первых, общество стало постепенно осознавать необходимость отстаивать свои интересы после того, как усилилось давление со стороны государства после массовых протестов в 2011-2012 годах. Во-вторых, в процессе экономического кризиса, начиная с 2013 года, когда власть и жители потеряли возможность комфортно существовать независимо друг от друга.
Пока что российские низовые инициативы носят характер точечных микро-интервенций, всплесков и практически не приводят к каким-либо институциональным сдвигам и реформам. Но что, если такие движения начнут перерастать из активистских в профессиональные? Поможет ли это нам в нелегком переходе от культуры заборов к культуре диалога?
Пока что советские паттерны благополучно обитают в российском пространстве. Это травматический опыт, который нужно осмыслять, рефлексировать, чтобы избавиться от травм. Они мешают развиваться и двигаться вперед, выбирая новые траектории. Мы находимся в колее, из которой сложно выкарабкаться. Мы не столько реагируем на новое, сколько волочим за собой старое. Так как многие паттерны активно поддерживаются властью и всюду пропагандируются, а низовые движения, способные противостоять, только начинают появляться, страна очень медленно движется в сторону излечения этой опухоли.