«Это как матрешка. Большая матрешка — это российское общество, чуть поменьше — армянская идентичность»
- Вкладка 1
Большую часть своей жизни я прожил в Москве. Хотя много метался, потому что родился в Эчмиадзине, в Армении, потом переехал в Москву, потом в Ярославскую область, в город Ростов, потом обратно в Москву. Но, наверное, все-таки мой город — Москва. И по драйву, и по ценностям, и просто по количеству лет, которые прожил тут.
Я окончил юридический факультет, уже магистратуру. Живу с сестрой. Родители – в другом городе, они остались жить в Ярославской области. Думаю, что у нас просто идеальная ситуация, потому что мне хватает встреч раз в две недели или раз в месяц. Родители частенько приезжают в Москву, и мне этого предостаточно. Успеваю за это время соскучиться по ним. Но, мне кажется, жить с родителями мне было бы тяжело. Потому что все-таки, несмотря на какие-то модернизационные процессы, мои родители остаются армянскими родителями – достаточно патриархальными и достаточно традиционными. Все равно есть контроль и желание излишней заботы. Легче, когда это все проявляется на расстоянии.
Безусловно, я более прогрессивный человек, чем мои родители. Просто потому, что они выросли в маленьком городе в Армении, а я – все-таки в Москве. Думаю, что самое важное – образование в университете, именно там происходит основное формирование ценностей. Там ты встречаешь преподавателей, друзей, вливаешься в разные тусовки, участвуешь в разных проектах – и выбираешь. Прямо видно, как на первом-втором курсе люди расходятся в разные стороны. Очень часто школьные друзья остаются в прошлом. Университетская среда более осознанная: ты выбираешь друзей, ценности и, как бы пафосно это ни звучало, будущее, и этот выбор более стабильный. Но при этом во мне, безусловно, есть и что-то традиционное, и что-то советское. Я головой понимаю, что некоторые традиционные ценности уже, действительно, архаичны и во многом придуманы. Поэтому пытаюсь с этим как-то бороться. Иногда, наверное, эта моя оппозиция традиционности выглядит несколько искусственно, но стараюсь находить баланс.
Понятное дело, что всегда есть проблема разрыва поколений – я имею в виду отцов и детей. Но конкретно моя ситуация усугублена, во-первых, тем, что мой основной язык – русский, а основной язык моих родителей – армянский. И даже в каких-то очень острых, эмоциональных дискуссиях я чувствую, что мне тяжело донести в мельчайших подробностях мою позицию. Я знаю армянский, но не в таких тонкостях. И мои родители знают русский, но тоже не так. Поэтому я чувствую, что наш разрыв поколений даже сильнее, и мне кажется, у многих армян моего поколения, которые переехали в Россию, есть такая проблема. А во-вторых, поколение моих родителей – однозначно советское поколение, а мое – уже постсоветское.
Советский эксперимент, на мой взгляд, был в первую очередь экспериментом над психикой человека, и это проявлялось в том, что, грубо говоря, пытались уничтожить личность и создать монолитную массу людей. Не хочу углубляться в экономические или политические причины этого желания, но, мне кажется, было именно оно. Отсюда уже вытекают какие-то наши сугубо постсоветские вещи, типа осуждения людей, которые слишком выделяются. Фраза: «Не умничай!» И я осознаю, что во мне эти коллективистские инстинкты тоже есть. Опять же, стараюсь как-то бороться с этим. Хотя не знаю, стоит ли это делать, стоит ли разумом понимать, что неправильно, и работать над собой. Или все-таки жить гармонично, исходя из того, какой ты человек. Возможно, это уже какой-то второй этап эксперимента над собой. А еще я думаю, что советское – или, может, это уже постсоветское – проявляется в цинизме, в том, что мы боимся думать о чем-то идеалистическом и ценностном. Возможно, это результат серьезных разочарований, которые случились после распада СССР.
Вопрос идентичности для меня вообще отдельный и трудный. Я думаю, что я – часть российского общества. Как минимум, московского. Я чувствую, что я очень близок людям, которые живут в Москве. Но при этом я — этнический армянин, носитель в том числе армянских ценностей. Это как матрешка. Большая матрешка — это российское общество, чуть поменьше — Москва, еще чуть меньше — армянская идентичность, но все-таки не национальная в смысле политической нации, а этническая. Я хорошо интегрирован в армянскую диаспору Москвы, состою в армянской студенческой ассоциации нашего университета. Не то чтобы я этим горжусь, но я это осознаю, и мне очень интересно это изучать.
Ближайшие планы – поработать в Москве по своей специальности, чтобы понять. Я сильно сомневаюсь по поводу юриспруденции, не уверен, что это та сфера, в которой я смогу нормально реализоваться. Потом я бы хотел поучиться за границей, в Европе или в Америке. Потому что это, как бы банально ни звучало, экспириенс – имея опыт учебы, буквально семестр, в Норвегии, я понимаю, насколько это реально расширяет кругозор и насколько даже я, человек живущий в таком интернациональном, современном городе, как Москва, все равно чего-то не знал. Есть в этом и более прагматический момент — улучшение своего CV, ну и желание попробовать более долгую жизнь за границей и решить для себя, хочу я там остаться или нет. Тогда я пойму, останусь я там, или приеду в Москву, или рассмотрю реально вариант репатриации в Армению.
По поводу репатриации – всегда были такие мысли. Все-таки эта какой-то идефикс. Но события в апреле-мае в Армении, бархатная революция, придали мне уверенности. То есть я стал больше думать о том, чтобы приехать, потому что появилось чувство, что ты тут нужен. Мы сидели с друзьями в Москве, включив радио «Свобода», прямой эфир с площади Республики, и 24 часа в сутки смотрели. И не помню вот такого вдохновения, таких эмоций, чтобы глобальные политические события так на меня влияли. Ни в России, ни в Армении. Это был прямо заряд энергии. Я убежден, что каждая страна может выбирать свой путь. Мне кажется, это тоже такой феномен, старый как мир, когда текущая ситуация всеми воспринимается как что-то стабильное и не способное измениться. И люди просто не хотят взглянуть на историю хотя бы 30-летней давности и понять, что то, что кажется таким стабильным, рушится за несколько месяцев. Изменения, особенно в наш век, настолько динамичны. Поэтому я в этом отношении оптимист и уверен, что все будет меняться к лучшему.